ПолитНаука - политология в России и мире ПолитНаука - политология в России и мире
ПолитСообщество
ПолитЮмор
ПолитСсылки
ПолитПочта
Персоналии
Подписка


Андрей Шлейфер, Дэниел Трейзман

Россия - нормальная страна

Андрей Шлейфер - профессор экономики Гарвардского университета
Дэниел Трейзман - доцент политологии Калифорнийского университета в Лос-Анджелесе

Новый взгляд на Россию

Последние пятнадцать лет стали для России периодом небывалых преобразований. На смену коммунистической диктатуре явилась многопартийная демократия, и руководство страны приходит к власти в результате очередных выборов. Централизованная плановая экономика преобразована в капиталистическую, в основу которой положены рыночные отношения и частная собственность. Россия осуществила мирный вывод своих войск из стран Восточной Европы и бывших республик Советского Союза, позволив последним обрести статус независимых государств. Сегодня в лице России Запад имеет дело не с агрессивным соперником, ощетинившимся против него тысячами ядерных ракет, а с партнером, готовым к сотрудничеству в том, что касается вопросов разоружения, борьбы с терроризмом и обуздания гражданских войн.

Казалось бы, обновление России не может не явиться поводом для торжества. Двадцать лет назад такая метаморфоза могла прийти в голову только крайне наивному идеалисту. Однако настроение у западных обозревателей далеко не праздничное. Положение России рассматривается как бедственное, а 1990-е годы – как десятилетие, ставшее катастрофой для всего ее народа. Журналисты, политики и ученые пишут о России не как о стране среднего достатка, стремящейся освободиться от пережитков коммунистического прошлого и найти свое место в мире, а как о государстве, лежащем в руинах, населенном криминальными элементами и представляющем собой угрозу мировому сообществу как рассадник многих социальных недугов.

К концу 1990-х к такому мнению в Америке пришли как левые, так и правые. Дик Арми, в то время лидер республиканского большинства в Палате представителей, заявил, что к 1999 году Россия превратилась в «разграбленную и обанкротившуюся зону ядерной анархии». Его коллега председатель банковского комитета Палаты представителей Джеймс Лич охарактеризовал Россию как «самую разнузданную клептократию в мире», более коррумпированную, чем Заир во времена Мобуту. Со стороны либеральной критики социалист Бернард Сандерс, член Конгресса от штата Вермонт, заявил, что экономическая деятельность России в 1990-х явилась «трагедией исторического масштаба». Результатом десяти лет реформ стали лишь «экономический коллапс», «массовая безработица» и «крайняя нищета».

Правда, сравнительно недавно на короткое время замаячили проблески оптимизма. В быстром росте экономики и в приходе на смену слабому здоровьем Борису Ельцину молодого и собранного Владимира Путина некоторые увидели признаки начала стабилизации. Во второй половине 2003 года президент Буш с одобрением отозвался об усилиях Путина, направленных на то, чтобы сделать Россию «страной, в которой процветают демократия, свобода и правопорядок». Но вскоре оптимизма поубавилось. Когда в октябре 2003-го по указанию правоохранительных органов был арестован и отправлен за решетку нефтяной магнат Михаил Ходорковский, а его акции были заморожены, казалось, сбываются наихудшие опасения относительно того, что авторитарные силы возьмут реванш. По словам обозревателя The New York Times Уильяма Сэфaйра, Россией правит «схватившая страну за горло» «властолюбивая мафия» из бывших офицеров КГБ и военных. Когда было объявлено о победе пропутинской «Единой России», которая набрала более 37 % голосов на декабрьских парламентских выборах 2003-го, Сэфайр мрачно заявил о возвращении «однопартийной системы» и пришел к выводу о том, что эксперимент с демократией в России «находится при последнем издыхании».

Однако данные об укреплении позиций России, ее макроэкономической стабильности, неравенстве доходов и состоянии корпоративных финансов в стране, информация о российских выборах, коррупции и свободе печати наводят на мысль о наличии серьезного расхождения между чрезвычайно негативными оценками и реальными фактами. Хотя переходный период оказался для России во многом болезненным, со времени падения коммунизма страна добилась значительных успехов в экономической и социальной сфере. В 90-е годы прошлого века Россия вошла, имея глубоко деформированную, разваливающуюся плановую экономику, испытывая острый дефицит потребительских товаров и неся тяжелое бремя военного аппарата. К концу десятилетия она превратилась в нормальную страну с капиталистической экономикой среднего достатка. Вначале после крушения Советского Союза экономические показатели пошли на убыль, однако к 2003-му, согласно внушающим доверие оценкам, России удалось обратить вспять тенденцию к спаду. В политической сфере Россия за десять лет проделала путь от репрессивной диктатуры компартии и спецслужб к обществу, в котором судьба политических лидеров определяется путем по большей части свободных – пусть и несовершенных – выборов, граждане не боятся высказывать свое мнение, а в списке зарегистрированных политических партий значится более семисот названий.

Экономическая и политическая системы в России пока далеки от совершенства, но их недостатки типичны для стран со сходным уровнем экономического развития. Как в 1990 году, так и сегодня Россия является страной со средним достатком, ВВП которой составляет примерно 8 тыс. долларов на душу населения и, по оценкам ООН, при равной покупательной способности, сопоставим с ВВП Аргентины за 1991-й и Мексики за 1999-й. Подавляющее большинство демократий с подобным уровнем дохода далеки от идеала: их правящие круги поражены коррупцией, судебная власть политизирована, пресса почти никогда не бывает полностью независима. Для этих стран характерны существенное неравенство доходов, концентрация корпоративной собственности, турбулентность макроэкономических показателей. В этом смысле Россия вполне нормальная страна. К тому же недостатки, свойственные капиталистическим демократиям среднего уровня, не являются непреодолимым препятствием на пути к дальнейшему экономическому и политическому прогрессу. В противном случае страны Западной Европы и США до сих пор оставались бы в XIX веке.

Но сказать, что Россия стала «нормальной» страной среднего уровня, не значит закрыть глаза на неразбериху в политике и экономике или простить недостатки руководства ее лидеров. Для таких стран, как правило, характерны незащищенность населения и отсутствие социальной справедливости. Из этого также не следует, что все страны со средним достатком похожи как близнецы. Ни одна из них не обладает ядерным потенциалом, как у России, и не играет такой же центральной роли в международных делах. И все же страны с близким России уровнем доходов – от Мексики и Бразилии до Малайзии и Хорватии – сталкиваются с комплексом одинаковых экономических проблем и политических задач, имея при этом равно невыгодные исходные позиции. Опыт России по преодолению трудностей удивительным образом напоминает подобные же ситуации во многих странах ее уровня доходов.

Превалирующий взгляд на Россию напоминает отражение в кривом зеркале: черты узнаваемы, но пропорции искажены до абсурда. Чтобы увидеть отчетливое изображение России, следует вернуться к фактам.

Пациент скорее жив, чем мертв

Широко распространено мнение о том, что в 1990-е в российской экономике произошел катастрофический спад. Например, в одном из докладов в Палате общин Великобритании за 1998 год утверждалось, что уровень жизни в России «впервые опустился до показателей первых послевоенных лет». Согласно Госкомстату, за период с 1991 (год отставки Михаила Горбачёва) по 2001-й (Путин уже год находился у власти) объем ВВП на душу населения в реальном исчислении снизился на 24 %. С 1991 по 1998-й, прежде чем подняться, ВВП упал на 39 %.

И все же есть три причины полагать, что в 1990-е годы положение российской экономики в действительности было не столь плачевным, как показывают цифры. Во-первых, в советское время значительная доля объема производства приходилась на военную продукцию, незавершенные строительные проекты и низкокачественные потребительские товары, почти или совсем не пользовавшиеся спросом после 1991-го. С приходом рыночных отношений производителю незачем стало выпускать продукцию, которую невозможно сбыть. И хотя в краткосрочной перспективе сокращение убыточного производства негативно отразилось на объеме ВВП, оно позволило повысить общую эффективность российской экономики. К тому же в Стране Советов руководители предприятий регулярно раздували производственные показатели в погоне за повышенной премией. С упразднением централизованной плановой экономики ситуация изменилась: теперь цифры занижались, чтобы уменьшить бремя налогов. Таким образом, предреформенный объем производства в Советском Союзе был, видимо, значительно ниже официальной цифры, и соответственно последующий спад в экономике тоже был не столь значителен.

Во-вторых, в 1990-е годы в России активно развивалась теневая экономика. Оценить ее масштабы непросто, но поскольку даже подпольные фирмы нуждаются в электроэнергии, то одним из способов определения объема экономической деятельности в целом является расчет потребления электричества. График отражает официальную статистику изменений ВВП в реальном исчислении с 1990 по 2001 год, сопоставленную с данными потребления электроэнергии. Хотя в указанный период официальные цифры свидетельствуют о падении ВВП на 29 %, расход электроэнергии снизился лишь на 19 %, из чего следует, что сокращение объема производства в России было не столь резким, как показывает официальная статистика. А поскольку в условиях рынка производители, скорее всего, перешли на более экономное использование электроэнергии, сокращение ее потребления еще больше преувеличивает реальный спад производства.

Особенно полезно сопоставить Россию и Украину. До перехода на капиталистические рельсы Украина имела большу€ю численность населения (около 52 млн на 1991 год), индустриально развитую экономику, значительные природные ресурсы и политическую культуру, сходную с российской. В отличие от России там под новой вывеской сохранилось прежнее коммунистическое руководство, реформы проводились осторожнее, причем гораздо бЧльшая доля экономики осталась в руках государства. И все же с 1991 по 2001-й здесь было официально зарегистрировано сокращение ВВП на душу населения на 45 %, почти вдвое превосходящее сокращение ВВП в России.

Под этим углом зрения в России произошло то, что следовало ожидать. Вернее всего будет заключить, что в период между 1990 и 2001 годами реальный спад производства в России был невелик и что после двух лет стремительного роста стране удалось к 2003-му полностью наверстать упущенное. Учитывая деформированный спрос, раздутые цифры бухгалтерских отчетов и полную непригодность большой части доперестроечной продукции, вполне вероятно, что сегодня положение россиян в среднем все же лучше, чем оно было в 1990 году.

Блатной капитализм?

Девяностые годы стали для России десятилетием сильнейшей макроэкономической турбулентности. С декабря 1991 по декабрь 2001 года стоимость рубля по отношению к американскому доллару упала почти на 99 %. В 1998-м, три года спустя после того как удалось стабилизировать инфляцию, спекулятивный кризис прорвал оборону Центробанка, вынудив правительство девальвировать рубль. После этого многие пришли к выводу, что российские экономические реформы провалились.

И все же российский кризис не был изолированным явлением: он произошел на фоне прокатившейся по всему миру волны валютных кризисов. Как ни странно звучит статистика о падении рубля на 99 %, но, по данным МВФ, в 11 других странах, включая Белоруссию, Бразилию, Турцию и Украину, в 1990-е годы произошли еще более крупные обвалы национальных валют. Больше того, при том что в 1998-м рубль упал за два месяца сразу на 61 %, в период с января 1992 по декабрь 2001 года подобные или даже более значительные двухмесячные валютные коллапсы случались 34 раза в 20 различных странах. Также следует отметить, что последствия девальвации в России были не столь ужасными, как утверждалось в то время. Фактически за девальвацией последовало неожиданное и продолжительное повышение курса, с новой силой развернулось движение в поддержку либеральных экономических реформ.

Считается также, что сами методы экономического реформирования в России способствовали обострению экономического неравенства. Часто все беды списываются на приватизацию. Например, по мнению представителей Европейского банка реконструкции и развития (ЕБРР), схема «акции в обмен на кредиты» привела в середине 1990-х к «резкому неравенству состояний и доходов». Неравенство в России, безусловно, заметно обострилось со времен падения коммунизма. Согласно официальной российской статистике, коэффициент Джини – показатель экономического неравенства, выраженный в цифрах от нуля (полное равенство) до единицы (абсолютное неравенство), – между 1991 и 1994 годами вырос с 0,26 до 0,41, после чего остановился на уровне примерно 0,40.

Но приватизация не могла вызвать рост неравенства в доходах населения по одной простой причине: он начался еще до приватизации. Наиболее резкое увеличение коэффициента Джини было отмечено в России в период с 1991 по 1993-й, а его пик приходится на 1994 год, когда еще не могли материализоваться какие-либо последствия приватизации, например реструктуризация или рост поступлений от дивидендов. И безработица тоже ни при чем. В 1992 и 1993 годах ее уровень не превышал 6 %. После 1994-го он пошел вверх, достигнув в 1998 году 13,2 %, но в этот период неравенство в доходах населения как раз несколько уменьшилось.

По словам Бранко Милановича, специалиста Всемирного банка по вопросам развития, 77 % подъема неравенства в доходах населения в России объясняется не приватизацией, безработицей или ростом доходов в сфере бизнеса, а увеличивающимся разрывом в уровне заработной платы. Одни работали в процветающих компаниях, стремительно богатевших в условиях свободного рынка и открытой торговли, а другие – в постепенно разорявшихся фирмах и в государственном секторе. Драматизм ситуации в связи с усилением неравенства доходов в России в значительной степени обусловлен потрясениями, неизбежно сопровождающими рационализацию экономической деятельности.

Часто можно услышать, что экономические реформы в России породили малочисленный класс олигархов, которым удалось за бесценок приобрести дорогостоящие предприятия на залоговых аукционах и затем целиком изъять из них активы. Считается, что изъятие активов и привело к застойному инвестированию и замедлению экономического роста.

Сфера крупного бизнеса в России действительно контролируется группой финансовых магнатов. Но это характерно для большинства развивающихся капиталистических стран – от Мексики, Бразилии и Израиля до Южной Кореи, Малайзии и ЮАР. Даже в развитых странах, таких, как Италия и Швеция, крупнейшие компании, как правило, управляются государством или династиями промышленников, причем зачастую несколько таких семейств контролируют большу€ю долю государственного производства посредством финансовых и индустриальных групп. Крупные бизнесмены обязательно имеют связи в политических кругах, они получают займы и субсидии от правительства (например, в Южной Корее и в Италии), участвуют в процессе приватизации (в Мексике и в Бразилии) или занимают важные государственные посты, сохраняя при этом связь с собственными компаниями (в Италии и в Малайзии). Олигархическая форма собственности возникла и в других странах с переходной экономикой, например в Латвии и в ряде государств Центральной Азии.

После финансового кризиса в Азии эта система политизированной собственности получила уничижительное название «блатной капитализм», несмотря даже на то, что на ее фоне в нескольких странах наблюдался невиданный экономический рост и что именно этой системе Малайзия и Южная Корея обязаны возрождением своих экономик. Если говорить о России, резкое снижение уровня товарного производства произошло, как уже было сказано, раньше, чем на авансцену в 1995 году вышли олигархи. Далее последовали несколько лет стагнации, после чего начался быстрый рост экономики.

Надо заметить, что компании, контролируемые олигархами, добились колоссальных успехов – гораздо более значительных, чем подобные им компании, оставшиеся под контролем государства или в управлении чиновников советского склада. Достаточно указать на три самых громких случая. Благодаря ельцинской схеме залоговых аукционов Михаил Ходорковский (ныне пребывающий за решеткой) приобрел контрольный пакет акций нефтяной компании «ЮКОС»; Борис Березовский (в настоящее время в эмиграции) вместе со своим тогдашним партнером Романом Абрамовичем выиграл на аукционе контрольный пакет нефтяной компании «Сибнефть»; Владимир Потанин приобрел компанию «Норильский никель». С 1996-го доходы и производительность всех трех компаний резко возросли, а вместе с тем поднялась и стоимость акций. В период с 1996 по 2001 год после аудиторской проверки предварительная (до вычета налогов) прибыль «ЮКОСа», «Сибнефти» и «Норильского никеля» выросла в реальном выражении в 36, 10 и 5 раз соответственно. Стоимость их акций на бирже также взлетела, причем цены на акции «ЮКОСа» и «Сибнефти» реально выросли более чем в 30 раз. Деятельность этих трех компаний оказалась значительно более успешной, чем деятельность газового монополиста ОАО «Газпром», или РАО «ЕЭС России», оставшегося в государственной собственности, или любой другой крупной частной компании типа «ЛУКойла», возглавляемой еще доприватизационным руководством.

Правда ли, что олигархи изъяли активы компаний, приобретенных ими в ходе приватизации, вместо того, чтобы инвестировать в них? Прошедшие аудиторскую проверку финансовые отчеты свидетельствуют о том, что активы компаний резко увеличились особенно за период после 1998-го. Вскоре после приватизации стоимость активов «ЮКОСа» составляла 4,7 млрд долларов. К 2001 году эта цифра выросла до 11,4 млрд. За период, по которому имеются статистические данные, активы «Норильского никеля» также возросли. Акции «Сибнефти», которые первоначально действительно уменьшились, с 1999-го ежегодно прирастают. Каждый год крупнейшие олигархи вкладывают в свои компании сотни миллионов долларов. Так, в 2001 году «ЮКОС» вложил 945 млн в основной производственный капитал. Капиталовложения в «Сибнефть» составили 619 млн долларов. Напротив, самые громкие скандалы, связанные с выкачиванием активов, имели место в государственных компаниях. Бывшие руководители «Газпрома» были обвинены в выводе активов посредством сложных сетей торговых фирм. По имеющимся данным, активы государственной авиакомпании «Аэрофлот» также сократились в период с 1998 по 2001 год.

Это, конечно, не означает, что олигархи озабочены благополучием общества, далеки от политических интриг и преданы интересам мелких акционеров. Они извлекли немало выгод из полюбовных соглашений с правительством, стремясь консолидировать контроль над своими компаниями, в массовом порядке занижали стоимость акций, принадлежавших не владевшим контрольным пакетом акционерам. Защита прав инвесторов и корпоративное управление в России по-прежнему развиты недостаточно. Но и в этом Россия не одинока: подобная ситуация типична для развивающихся стран со средним доходом, где экспроприация мелких акционеров – практика почти повсеместная. Реформы в законодательной сфере постепенно смягчают эти проблемы, но они, как правило, проводятся на более высоком уровне экономического развития, чем у нынешней России.

Утверждение, будто олигархи приватизировали компании, чтобы выкачивать из них активы, выворачивает логику наизнанку. На самом деле олигархи выкачивали средства из государственных компаний, чтобы иметь возможность при случае покупать новые. Они стремились заплатить как можно меньшую сумму за государственную собственность и прибегали к различного рода законным (а иногда и незаконным) способам консолидации своих акций. Но, став полными собственниками компаний, они начали вести себя так, как подобает в таких случаях – инвестировать в них ради повышения производительности. Они действовали по примеру других олигархов – от американцев Дж. П. Моргана и Дж. Д. Рокфеллера до итальянского магната Сильвио Берлускони.

Итак, вступив в 1990-е как разваленная централизованная экономика, Россия к концу десятилетия превратилась в стремительно развивающуюся рыночную систему. Российскую экономику, конечно, не назовешь хрестоматийным эталоном капиталистических отношений. Как и другие страны со средним достатком, Россия страдает от нерешенной проблемы неравенства в доходах населения, финансовых кризисов, разросшейся теневой экономики, тесного переплетения политической и экономической власти. Но утверждать, что российская экономика – уникальное в своем уродстве образование, было бы слишком большим – и безграмотным – преувеличением.

Барашки в бумажке

В конце 1990-х годов председатель Банковского комитета Палаты представителей Конгресса США Джим Лич, ссылаясь на свое исследование, проведенное среди самых коррумпированных режимов мира, писал, что режимы Фердинанда Маркоса на Филиппинах, Мобуту в Заире, Сухарто в Индонезии не идут ни в какое сравнение со «всепроникающей, допустимой в политических кругах коррупцией» в посткоммунистической России. Другие встречающиеся определения коррупции в России столь же беспощадны. В ежегодных рейтингах Всемирного банка и международной антикоррупционной группы Transparency International, оценивающих на основе ряда методик бизнес-исследований «показатели коррупции» в разных странах, России отводится место в нижней части списка. В перечне Всемирного банка за 2001-й, включающем 160 стран, Россия находится на 142-м месте, а в списке Transparency International за 2002 год она занимает 71-е место из 102.

А что говорят источники менее зависимые от оценок непосвященных? Летом 1999-го Всемирный банк и ЕБРР провели опрос коммерческих директоров в 22 бывших соцстранах. Респондентов просили определить ту часть годового дохода «компании вроде вашей», которая обычно уходит в виде неофициальных платежей государственным чиновникам, чтобы «продвинуть тот или иной вопрос». В анкете пояснялось, что речь идет о выплатах с целью облегчить общение с коммунальными службами, получить лицензию или разрешение, «подружиться» с налоговыми органами или решить проблемы с таможенной службой и импортом. Респонденты также должны были ответить, насколько возможность «проплатить» парламентский закон, президентский декрет или судебное решение непосредственно повлияла на деятельность их компании. Таким образом составители надеялись определить, до какой степени политики вовлечены в бизнес.

По обоим показателям («бремя взяточничества» и «захват государства») Россия оказалась в самой середине списка посткоммунистических стран. В среднем, согласно этому опросу, российские компании тратят 2,8 % своих доходов на взятки должностным лицам. Это меньше, чем в Украине и Узбекистане, и намного меньше, чем в Азербайджане (5,7 %) и Киргизии (5,3 %). Процент респондентов, ответивших, что их компаниям «иногда», «часто», «в большинстве случаев» или «всегда» приходится давать взятки государственным чиновникам, чтобы повлиять на содержание новых законов, декретов или постановлений, тоже довольно средний – 9. Для сравнения: в Азербайджане этот показатель составил 24 %, в Латвии и Литве – 14 %, в Белоруссии и Узбекистане – 2 %. В обоих случаях полученные данные по России практически подтверждают предположения, отправным пунктом которых является уровень ее экономического развития.

В какой же степени коррупция в России отражается на жизни рядовых граждан? В рамках исследований, проводимых под эгидой ООН среди жертв различных правонарушений, в период с 1996 по 2000 год горожанам ряда стран было предложено ответить на следующий вопрос: «В некоторых странах существует проблема коррупции в правительственных кругах и среди государственных служащих. Приходилось ли вам [за последний год] сталкиваться с тем, что государственный чиновник, например сотрудник таможни, полицейский или инспектор, требовал от вас взятку или ожидал, что вы ему заплатите?» Процент положительных ответов в России оказался близким к среднему для развивающихся стран и стран со средним достатком, в которых проводился опрос. Около 17 % россиян ответили на вопрос положительно; это меньше, чем в Аргентине, Бразилии, Литве или Румынии. И опять-таки сравнительные показатели России почти полностью совпадают с тем, чего следовало ожидать, учитывая средний доход в стране на душу населения.

Ни свободы, ни справедливости?

Последние десять лет западные наблюдатели весьма резко отзываются о российских политических институтах. В июне 2000 года The Economist назвал Россию «фальшивой демократией». В то же время недавно в этом издании Иран, где законодательство целиком находится под строгим контролем невыборного совета из религиозных деятелей, а ученые могут поплатиться жизнью за инакомыслие в вопросах вероучения, был назван «квазидемократическим» государством. Начиная с 2000-го правозащитная организация Freedom House неизменно ставит России «пятерку» за соблюдение политических свобод и «пятерку» же за обеспечение гражданских свобод по шкале от 1 (высшая оценка) до 7 (низшая оценка). Получается, что российский политический режим по своей приверженности демократии значительно уступает Бразилии времен военной хунты конца 1970-х, а его приверженность гражданским свободам не идет ни в какое сравнение со взглядами на демократию нигерийского диктатора Бабангиды в 1991 году. Кувейт, будучи наследственным эмиратом, где запрещены политические партии, женщины лишены права голоса на выборах в органы законодательной власти, а за критику в адрес эмира людей сажают в тюрьму, пользуется более высоким рейтингом с точки зрения политических свобод.

Критики российской демократии делают упор на ряде моментов. Российских лидеров обвиняют в манипуляциях с выборами посредством контроля над государственными СМИ, преследования или цензуры независимой прессы, а также в использовании судебных и административных рычагов с целью запугать или вывести из игры конкурентов. Причем избирателей изображают как пассивную и легковерную толпу. В то же время считается, что большой бизнес препятствует демократическому процессу, оказывая финансовую помощь угодным кандидатам. По мрачному, но весьма показательному замечанию одного обозревателя The New York Times, сочетание пассивности электората с манипуляциями высших чиновников означает, что в последнее десятилетие у россиян не было возможности «избрать себе нового лидера в условиях подлинной демократии».

Насколько плохо обстоят дела с демократией в России? Насколько ограничена свобода новостных СМИ? Никто не отрицает, что российские политические институты во многом несовершенны и гражданские свободы соблюдаются далеко не всегда. Тенденции, возникшие в период президентства Путина, вызывают тревогу и могут в дальнейшем еще более ухудшиться. Но все же, по всем объективным сравнительным стандартам, обвинения западных наблюдателей в адрес российских институтов за последние десять лет до невозможного преувеличены. С точки зрения политической обстановки Россия находится в ряду наиболее демократичных в регионе. Что же касается изъянов демократии в стране, то они характерны для многих государств со средним достатком.

С 1991 года выборы в России проходили довольно часто. Всего в период с 1991 по 2003-й в России семь раз проводились всеобщие выборы – прошло четыре парламентских и три президентских кампании. Каждый раз в предвыборной гонке участвовали кандидаты, представлявшие все оттенки политического спектра. За некоторым исключением партии и избирательные блоки формировались свободно, и многим из них удалось пройти регистрацию. Международные наблюдатели, несмотря на критику непропорционального освещения предвыборных программ средствами массовой информации и ряда отдельных недостатков, в основном давали высокую оценку выборам в России. Заметим, что соседи России по региону и многие другие демократические страны со средним достатком получали менее лестные отзывы. ОБСЕ, например, оценила выборы 1993 и 1995 годов в России как «свободные и открытые». Позднее различные наблюдатели описывали выборы 1996 и 1999 годов как «консолидирующие систему представительной демократии». Процесс подсчета голосов в 1999 и 2000 годах отличался «такой прозрачностью, ответственностью и тщательностью, которые находились в полном соответствии с принятыми международными стандартами». Более серьезные замечания нашлись у ОБСЕ по ходу парламентских выборов-2003. Отмечены «активное использование государственных механизмов и пристрастность средств массовой информации» в пользу приверженной Путину «Единой России». Хотя, с другой стороны, также высказано одобрение в адрес Центральной избирательной комиссии, обеспечившей «профессиональную организацию» выборов.

Обвиненные в социальной апатии россияне в действительности активнее посещают избирательные участки, чем американцы. Процент явки избирателей в России никогда не опускался ниже 54, а в 1991-м достиг даже отметки 75. Для сравнения: в ходе недавних президентских и парламентских выборов в США средний показатель явки избирателей составил приблизительно 50 %.

В условиях «фальшивой демократии» следовало бы ожидать, что официальные результаты выборов будут подогнаны под запросы властей предержащих. Тем не менее итоги голосования зачастую шокировали правящую элиту. Например, в 1991 году в борьбе за пост президента аутсайдер Борис Ельцин обошел кандидатов, являвшихся фаворитами Горбачёва и коммунистического руководства, набрав 57 % голосов. В 1993-м элиты были напуганы результатами, которых добился Владимир Жириновский со своими шутовскими ультранационалистами. А в 1995 году наблюдателей удивила КПРФ, возглавившая партийный список с 22 % голосов. В 1999-м коммунисты повторно добились большого успеха, сумев набрать 24 %. Основная партия, ассоциировавшаяся с властью, набрала всего 15 % в 1993 году и 10 % в 1995-м.

Бессмысленно отрицать, что имели место и подтасовки, и фальсификация. На региональных выборах чиновники прибегали к формальным уловкам, чтобы снять с дистанции неугодных кандидатов. Имелись случаи превышения объема средств, выделяемых на предвыборную кампанию (хотя общие затраты – даже по самым грубым подсчетам – были все же меньше средних сумм, которые тратятся в таких случаях в США или в Бразилии.) Также следует сказать, что в ходе борьбы за переизбрание претенденты всех уровней злоупотребляли государственными средствами.

Наиболее резкой критике подверглась российская пресса. В 2002 году Россия получила 30 баллов по шкале Freedom House, отражающей уровень «политического давления, контроля и насилия» по отношению к СМИ, при этом 0 – высший балл, а 40 – низший. Таким образом, Россия оказалась в списке ниже Ирана, где за два года было запрещено сорок газет, за решеткой оказалось больше журналистов, чем где-либо в мире, а работников СМИ наказывают плетьми.

Состояние прессы в России критикуют по двум направлениям, причем недостаточно последовательно. В 1990-е главной проблемой считался контроль олигархов над основными телеканалами и печатными органами. В последнее время, однако, критики обвиняют государство в попытках притеснения и запугивания независимых журналистов, а также в стремлении закрыть СМИ, принадлежащие олигархам.

Оба обвинения имеют под собой определенную почву. Но это вовсе не означает, что пресса в России отличается крайней несвободой. Почти во всех странах крупнейшие телеканалы, радиостанции и газеты принадлежат немногочисленным династиям магнатов или же государству. Во всем развивающемся мире медиамагнаты подают политическую информацию в ключе, выгодном для пользующихся их предпочтением кандидатов. Во многих странах со средним достатком журналистов и их начальство обвиняют в тенденциозности в обмен на взятки или привилегии при приватизации рынка медийной продукции. Даже в богатых странах, таких, как Италия или Соединенные Штаты, журналисты подстраиваются под мнение магнатов вроде Берлускони и Руперта Мёрдока.

Что же касается давления, оказываемого на прессу в последнее время, то даже один случай – это слишком много. Но вмешательство государства в дела новостных СМИ, как ни печально, явление почти повсеместное в странах со средним достатком. Такое случается даже в высокоразвитых странах. Международный институт прессы в Вене собирает статистику по различным видам вмешательства государства в дела СМИ в странах ОБСЕ. Из 48 стран, по данным за период с 1999 по 2000 год, в 26 были отмечены хотя бы единичные случаи цензуры, отправки журналистов за решетку или наложения на них «завышенных» штрафов. И хотя данные свидетельствуют, что в указанный период обстановка в России была сравнительно неблагополучна, там никогда не отмечалось таких вопиющих правонарушений, как в Турции, занимающей последнее место в списке. За два года российские журналисты шесть раз приговаривались к тюремному заключению или обязывались выплачивать «завышенные» штрафы. Для сравнения: за тот же период в Турции имели место 22 подобных случая, а в Венгрии и Белоруссии – по 7. Что касается цензуры, то в России было зафиксировано 19 случаев, тогда как в Турции – 62.

В сравнении с другими странами со средним достатком ситуация с государственным преследованием прессы в России просто вопиюще нормальна. Когда в 2000 и 2001 годах администрация Путина попыталась вытеснить Березовского и Гусинского из медийного бизнеса, западные журналисты забили тревогу. Но гораздо меньшую озабоченность вызвала у них удивительно похожая кампания в Южной Корее. Выполняя, по мнению многих, политический заказ президента страны Ким Дэ Джуна, пожелавшего «наказать» газеты, выступавшие с критикой его деятельности, Национальная служба налогообложения Кореи и Комиссия по честной торговле провели расследование в 23 медийных компаниях и предъявили им многомиллионные штрафы. По заданию прокуратуры руководители трех консервативных газет, наиболее активно критиковавших политику Ким Дэ Джуна, были арестованы и помещены в одиночные камеры. Как сообщается, Но Му Хён, помощник президента Ким Дэ Джуна, впоследствии сменивший его на этом посту, заявил, что данные газеты «ничем не отличаются от организованной преступности», и объявил журналистам о намерении национализировать эти издания.

Перспективы Путина

В последние месяцы критики российской демократии активизировались: создается впечатление, что недавние события подтверждают их мрачные прогнозы. За минувшие два года президент Путин усилил давление на прессу, использовал экономические рычаги для закрытия оппозиционных СМИ и запугивания потенциальных политических соперников. Арест Ходорковского, в случае если, согласно распространенному мнению, преследовалась цель «наказать» магната за финансирование либеральных политических партий, означает, что Путин будет использовать свои официальные полномочия для подавления тех, кто осмелится бросить ему вызов. Между тем октябрьские выборы-2003 в Чечне, когда 81 % избирателей подали голоса в поддержку путинского кандидата, создавали полное впечатление, что над ними нависала тень танка.

Все эти события вкупе с проблемами, возникшими в ходе парламентских выборов в декабре 2003 года, вызвали панику у западных наблюдателей. Сэфайр, к примеру, сокрушался по поводу возвращения «однопартийной системы» и «возрождения автократии». Единственным проявлением демократии на выборах, по мнению Сэфайра, был скрытый протест населения, выразившийся в «низкой явке электората». На самом деле выборы-2003 не стали исключением. Давление властей на СМИ, тенденциозность в подаче информации, попытки сорвать предвыборную кампанию конкурента, естественно, имели место, но в масштабах, сопоставимых с предыдущими выборами в России или в других демократиях со средним достатком. Что подобное давление повлияло на избирателей больше, чем на прошлых выборах, тоже сомнительно: официально за «Единую Россию» было подано 37,6 % голосов – почти столько же в 1999-м в сумме набрали «Единство» и «Отечество – вся Россия», из которых она и была сформирована.

Хотя фальсификация бюллетеней в некоторых регионах, возможно, позволила изменить результаты на несколько процентов (вероятно, в итоге либеральные «Яблоко» и СПС не смогли преодолеть пятипроцентный барьер и пройти в Думу), официальные данные в общем были близки к результатам независимых опросов граждан по выходе с избирательных участков. Да и большой процент голосов, поданных в поддержку «Единой России», тоже не следует безоговорочно рассматривать как доказательство подтасовки. Учитывая, что с момента прихода Путина реальный доход населения ежегодно прирастает примерно на 10 %, а с октября 2002 по октябрь 2003 года был отмечен скачок сразу на 17 %, было бы удивительно, если б пропутинские партии не пользовались популярностью. Что же касается явки населения, то, даже по самым низким оценкам, она составила 53–54 %, что превышает средний показатель по прошлым выборам в Америке.

И хотя все эти перемены привели к тому, что Россия переместилась в менее либеральную часть политического спектра, они, однако, не выделяют ее из числа обычных стран со средним достатком. Конфликты между журналистами и региональными мэрами или губернаторами довольно часто возникают в таких странах, как Аргентина, Бразилия и Мексика, где время от времени журналисты, критически настроенные по отношению к местной власти, подвергаются нападениям или становятся жертвами политических убийств. В последние годы на пространстве от Малайзии до Венесуэлы политические противники властей предержащих привлекались к суду по сомнительным обвинениям и попадЗли за решетку. В Мексике несколько политиков погибли от рук наемных убийц. На спорных территориях – от мексиканского штата Чиапас до Восточной Турции и филиппинского Минданао – выборы проходили под пристальным наблюдением военных. Поэтому, хотя факты свидетельствуют не в пользу России, ситуация там далеко не уникальна.

В поисках золотой середины

В марте 2004 года россияне пришли на избирательные участки, чтобы в четвертый раз выбрать президента. Еще двадцать лет назад они не могли даже представить, что будут жить в такой стране. Это уже не Россия 1990-х – страна с милитаризованной, остродефицитной экономикой и стоящей на грани коллапса бюрократией. Теперь это – свободное рыночное пространство, где преимущественно частные компании предлагают товары, отвечающие запросам покупателя, а не плановиков. И хотя несколько магнатов бизнеса контролируют значительную часть огромных сырьевых ресурсов страны и ее запутанную банковскую систему, активно лоббируя выгодные им политические решения, а малый бизнес страдает от коррупции и бесконечной регламентации, экономика продолжает развиваться внушительными темпами.

Политическая система в России также изменилась до неузнаваемости. Диктатура одной партии уступила место выборной демократии. Некогда всемогущие коммунисты больше не держат под контролем все стороны общественной жизни и не отправляют диссидентов в лагеря. Теперь они на общих основаниях борются за места в Думе. Пресса, вынужденная противостоять сильному политическому давлению, все же отличается гораздо бЧльшим профессионализмом и независимостью по сравнению с помпезной пропагандистской машиной середины 1980-х годов. Прошло чуть больше десятилетия, и сегодня Россия стала типичной капиталистической демократией среднего уровня.

Так откуда же берется такой пессимистический, а иногда и параноидальный взгляд на Россию? Откуда берутся громкие слова о клептократии, экономическом катаклизме, всепроникающем контроле КГБ? Возникновению столь унылого консенсуса в среде западных наблюдателей способствовал целый ряд факторов – психологических, идеологических, чисто политических. Многие западные обозреватели, не пускаясь в глубокомысленные рассуждения, просто бурно отреагировали на внешне очевидные страдания россиян, выбитых из колеи переменами последних лет. Бедственное положение нищих пенсионеров на фоне чрезмерной роскоши сверхбогачей выглядело вдвойне вопиющим. Но были и менее благородные побуждения для того, чтобы интересоваться темными сторонами российской действительности. Во-первых, для кого-то это была погоня за сенсацией. Редакторы газет и телевизионные продюсеры понимали, что можно заработать на эксплуатации страхов и опасений западной аудитории, предлагая ей леденящие кровь разоблачения русской мафии. Во-вторых, левые интеллектуалы использовали образ России как пропагандистский постер в ходе своих кампаний против глобализации. Поскольку российские лидеры делают выбор в пользу рыночной риторики и реформ, очень удобно представить трудности первых лет как доказательство опасности чрезмерной либерализации. В-третьих, в конце 1990-х Россия стала поводом для своего рода футбольного состязания в американской политике. В то время как президент Билл Клинтон обязался поддерживать Бориса Ельцина, а вице-президент Альберт Гор вплотную занялся американо-российскими отношениями, резкая критика в адрес Москвы стала для республиканцев способом заработать очки в предвыборной гонке 2000 года.

Стенания вокруг России также подогревались фундаментальным и широко распространенным заблуждением: многие западные наблюдатели были уверены, что Россия начала 1990-х представляла собой если не процветающую, то во всяком случае высокоразвитую страну. Великолепные физики и шахматисты, программа космических исследований, глобальное военно-стратегическое положение – Россия была отнюдь не похожа на Аргентину или Южную Корею. Те в России, кто был убежден, что страна начинала перестройку, будучи высокоразвитым государством, сочли гигантским отклонением ее переход к норме для страны со средним достатком. То же самое заблуждение лежало в основе аналитических расчетов ряда ученых. В недавней работе нобелевского лауреата Джозефа Стиглица и Карлы Хофф приводится одно выдающееся замечание: дескать, в 1990-е годы в сфере правовых институтов «существовало качественное различие между Россией и большинством других развитых капиталистических стран». Но качественное различие действительно существовало: Россия никогда и не была «развитой капиталистической страной».

Что же ожидает Россию в будущем? Некоторые считают, что внезапный рывок, сделанный в экономике за последние четыре года, стал преддверием дальнейшего развития, и надеются, что в скором времени Россия из разряда стран со средним достатком перейдет в разряд небогатых развитых стран, таких, как Венгрия и Польша. Наблюдатели обращают внимание на богатый человеческий капитал России, реформированную систему налогообложения, на ее по большей части открытую экономику. Другие считают бюрократические законы и политическое давление со стороны государства (ярким примером является дело «ЮКОСа») серьезными препятствиями на пути к дальнейшему росту. В политической сфере оптимисты предсказывают усиление демократической конкуренции и зарождение более эффективного гражданского общества. Пессимисты пугают все ускоряющимся скатыванием к авторитарному режиму во главе с профессионалами из спецслужб, действующими под прикрытием фигового листка формально-демократических процедур.

Сегодня нельзя исключать ни ту, ни другую возможность. Но взгляд на Россию как на нормальное государство со средним достатком помогает рассмотреть полярно противоположные прогнозы в перспективе. Большинство стран этой категории находятся где-то посередине между хрестоматийной демократией и разгулом авторитаризма. Их демократическая система несовершенна, непредсказуема и подвержена временным неудачам, поскольку действующие политики пытаются манипулировать демократическим процессом, чтобы удержаться у власти.

Если в таких странах и наблюдается экономический рост, то он, как правило, происходит рывками, часто перемежающимися финансовыми кризисами. На данный момент есть основания полагать, что Россия в достаточной мере освободилась от пережитков плановой экономики, чтобы и дальше жить в условиях рынка при всем несовершенстве институтов и нездоровой интенсивности государственного вмешательства.

То, что Россия всего лишь нормальное государство, возможно, разочарует тех, кто надеялся на большее. И это является слабым утешением для людей, у которых нет иного выбора, кроме того, чтобы продолжать выносить тяготы жизни в современной России. Но все же для государства, не далее чем пятнадцать лет назад бывшего «империей зла», терроризировавшего и соседей, и собственный народ, это – значительное достижение, поистине достойное восхищения.

Источник: Foreign Affairs, № 2 (март/апрель), 2004

Rambler's Top100 copyright©2003-2008 Игорь Денисов